быть недостижимы еще и потому, что обучение новым вещам требует времени и усилий. Мы тратим значительную часть жизни, пытаясь усовершенствовать все свои таланты и способности, и, подобно пресловутому нефтяному танкеру, нам трудно замедлить ход и изменить курс. Например, когда я сажусь в лондонское такси, я испытываю благоговейный трепет перед водителями: каждый из них потратил годы, чтобы создать бесценный корпус знаний, запомнив все 25 тысяч улиц Лондона. Беспокоясь о их будущем в эпоху самоуправляемых автомобилей, я задаюсь вопросом, как бы они справились с работой врачей или юристов, если бы обратили свою замечательную память на запоминание симптомов и болезней, законов и судебных дел, а не на пункты назначения и маршруты. Однако пожилые водители, скорее всего, уже не смогут совершить такой крутой поворот. И даже если бы смогли, для них это не имело бы финансового смысла. Одно дело – тратить средства на обучение в начале жизни, когда впереди тебя ждут десятилетия потенциального заработка, который позволит его окупить. Но у пожилых работников может просто не хватить времени на рынке труда, чтобы покрыть затраты на обучение, если они должны сами нести бремя оплаты.

Было бы приятно думать, что все люди бесконечно податливы и способны учиться всему, что от них потребуется. И вы можете возразить, что трудности – еще не причина отказываться от образования. В конце концов, разве президент Кеннеди не говорил, что мы делаем важные вещи «не потому, что это легко, а потому, что это трудно»?[498] Замечание Кеннеди, возможно, верно по своей сути. Но свой идеализм мы должны умерить реализмом. Если «трудное» оказывается невозможным, то вдохновляющие призывы к перевоспитанию и переобучению не помогут.

В рамках Международной программы оценки компетенций взрослого населения (Program for the International Assessment of Adult Competencies, PIAAC) ОЭСР недавно провела исследование относительно того, как взрослые из разных стран мира умеют читать, считать и решать задачи. Результаты оказались просто поразительными. «Ни одна система образования не обеспечивает подавляющему большинству взрослых более высокий уровень подготовки к лучшей работе в трех областях навыков PIAAC, чем тот, на который способны компьютеры, – говорится в докладе. – Хотя некоторые системы образования работают лучше других, эти различия не настолько велики, чтобы помочь большинству населения обогнать компьютеры в отношении навыков PIAAC»[499]. В этой связи даже лучшие существующие системы образования не могут обучить большинство работников навыкам чтения, счета и решения задач на таком уровне, чтобы они могли конкурировать с современными машинами – не говоря уже о будущих. В настоящее время, по оценкам исследования, только 13 % работников ежедневно используют эти навыки на более высоком уровне, чем компьютеры[500].

Такие наблюдения могут показаться бессердечными. Кажется, что подчеркивание различий в способностях людей сеет раздор, а мысль, что образование поможет не всем, звучит унизительно. Обе идеи, по-видимому, несут в себе неприятный подтекст, что некоторые люди «лучше» или «хуже», чем другие. В своей книге «Homo Deus» историк Юваль Харари утверждает, что технологические тенденции приведут к появлению класса «экономически бесполезных людей». Когда Харари высказал эту мысль в беседе с влиятельным психологом Дэном Ариэли, у того она вызвала такое раздражение, что он воскликнул: «Не называйте их бесполезными!»[501]

Однако точка зрения Харари вполне совместима с инстинктивным сочувствием Ариэли. Харари справедливо утверждал, что некоторые люди перестанут быть экономически ценными: они не смогут использовать свой человеческий капитал в производительных целях и перевоспитать себя так, чтобы приобрести другие полезные навыки. Он не утверждал, что в конечном итоге они потеряют всякую ценность как люди. То, что мы так часто смешиваем экономическую и человеческую ценность, показывает, насколько важной с нашей точки зрения (или с точки зрения других) может быть выполняемая нами работа. К этому смешению мы вернемся в конце книги – в разговоре о поиске смысла в мире с меньшим количеством работы.

Недостаточный спрос

Помимо сложности переподготовки всех и каждого, «большее образование» как ответ на технологическую безработицу сопряжено с еще одной трудностью: оно помогает лишь в том случае, если людям не хватает навыков для выполнения имеющейся работы. Однако, как мы уже видели, эта угроза многогранна. Фрикционная технологическая безработица обусловлена не только наличием у рабочих неправильных навыков – она может быть продуктом несоответствия идентичности и места (образование вообще не поможет, если вытесненные люди предпочтут не браться за доступную работу, потому что та не соответствуют их представлению о себе или если они не смогут переехать туда, где появляются новые вакансии). Но еще важнее то, что образованию будет трудно справиться с проблемой структурной технологической безработицы. Если на ту работу, к которой готовятся люди, нет достаточного спроса, то высококлассное образование мало чем поможет.

Это не значит, что образование вообще не поможет решить проблемы структурной технологической безработицы. Как и новые технологии, образование может увеличить спрос на труд людей, повысив их производительность. Если врач или юрист, например, становятся продуктивнее благодаря дополнительной подготовке, они могут снизить цены на свои услуги или повысить их качество и привлечь тем самым новых клиентов. Поэтому можно надеяться, что если структурная технологическая безработица вызвана отсутствием спроса на труд людей, то образование может помочь поддержать этот спрос, улучшив навыки людей в остающейся для них работе.

Однако нагрузка на образование будет постепенно расти: по мере того как технический прогресс приводит к сокращению спроса на рабочих, образование должно будет увеличивать спрос, чтобы восполнить этот дефицит. Конечно, вряд ли это будет продолжаться бесконечно. Как отмечалось выше, уровень квалификации работников уже достиг плато. Существуют определенные ограничения того, насколько эффективно образование может повышать производительность человека.

Но, судя по всему, не существует никакого сопоставимого предела производительности, которого смогут достичь машины в будущем. Как мы уже видели, если машины не пытаются имитировать людей, нет никаких оснований думать, что наши возможности должны представлять собой вершину их возможностей. Сегодня люди, интересующиеся будущим труда, тратят много времени на размышления о возможностях машин и о том, где могут проходить границы инженерного знания; однако мы редко смотрим на самих себя таким же критическим взглядом и задаемся вопросом о наших собственных границах и границах образования. На мой взгляд, эти наши границы могут быть гораздо ближе, чем мы думаем.

Конец пути

Когда я начал заниматься исследованиями будущего, то сосредоточился на «работе». Я хотел понять, что означает технический прогресс для тех, кто работает сейчас: от бухгалтеров до каменщиков, от учителей до выгульщиков собак, от юристов до садовников. Что с ними будет? Сам того не желая, я